Как первая программа по публичной истории повлияла на формирования в России восприятия публичной истории? Как организация этой программы связана с особенностями ее аудитории и с формами публичности в России?

Аннотация

В статье рассматриваются основные вехи формирования первой в России магистерской программы по публичной истории и некоторые, связанные с ней, проекты. Описывается их роль в складывании в России публичной истории как исследовательской и практической области. Наконец, указывается на влияние роста активности исторической политики на контекст обучения публичной истории в России.

Первая в России

Первая в России университетская программа по публичной истории появилась в 2012 г. в МВШСЭН (Шанинка). Ее создателями стали Вера Дубина и Андрей Зорин, чья академическая карьера и опыт связаны как с российскими, так и с западно-европейскими университетами[1]. Шанинка, как один из немногих российских негосударственных университетов с довольно богатой интеллектуальной традицией, вероятно закономерно стала одним из мест кристаллизации концепции публичной истории в стране. Создание программы послужило основой дисциплинарному оформлению публичной истории в России и закреплению самого понятия в языке российских исследователей[2].

Говоря о причинах, побудивших создать программу по публичной истории, В. Дубина отмечала, в числе прочего, то, что в российском обществе «харизма историков все падала и падала»[3]. А. Зорин подчеркивал, что ему на момент 2012 г. казалось крайне важным «заполнить пространство между нарастающим интересом к истории»[4] и недостаточным ответом на этот запрос со стороны исследователей.

Принципы и инструменты

Программа была ориентирована на знакомство студентов с разным образовательным опытом с тем, как работает современное историческое знание и в чем состоит подход публичной истории как направления. Более прикладные курсы и занятия были предусмотрены, но оставались скорее периферией программы. Вероятно, заметную роль в подобной организации программы сыграло стремление закрепить публичную историю не только лишь как набор инструментов презентации прошлого широкой аудитории, но как исследовательскую и практическую область, которая подразумевает постоянную рефлексию и диалог как основополагающие принципы. Студенты были не только историками, а потому требовалось говорить и о бережном отношении собственно к прошлому – научить «думать более осторожно»[5]. Программа никогда не ориентировалась на принципы радикального конструктивизма и разделяла установку на реальность опыта прошлого.

За прошедшие годы программа претерпела некоторые изменения. Так, несколько эволюционировали существующие курсы, исчезали и появлялись элективы. Например, вскоре стало ясно, что студенты без академического бэкграунда в сфере истории испытывают потребность в курсе, обобщающем общепринятые в историческом цеху принципы и подходы к анализу источников, а также наиболее распространенные формы историописания. Подобный вводный курс был создан.  В течение первых лет существования программы также стало ясно, что большая часть поступавших на нее студентов интересуется сюжетами из истории XX столетия. В итоге, в Шанинке была создана также магистратура по советской истории, которая включила в себя ключевые курсы программы по публичной истории[6]. В то же время, студенты публичной истории получили возможность посещать новые появившиеся курсы о советском прошлом. Таким образом, снова акцент в большей степени оказался сделан на развитии академических, а не узко прикладных навыков.

Студентами программы за эти годы были часто очень яркие и талантливые люди, но при этом – с довольно разным опытом. Не только историки, люди разного возраста, разных взглядов и с разными целями обучения. Сочетание регулярного написания эссе с насыщенной семинарской работой в аудитории становилось серьезным вызовом для многих из них. В определенном смысле, эта была «публичность», с которой приходилось иметь дело магистрантам и преподавателям. Разумеется, в известной мере – это черта любого университета. Но в случае с программой заметные различия в опыте магистрантов заметно усиливали подобный эффект. Карьерные треки выпускников строились очень по-разному – работа в просвещенческих проектах, преподавание, журналистика, документалистика, академическая карьера и пр. Нередко довольно сложно определить, в какой степени именно программа определила развитие интересов и карьеры, а в какой – люди изначально ориентировались на «свою» программу, находили подходящую им интеллектуальную среду.

В стенах и за стенами

За прошедшие почти десять лет с момента появления программы многие изменилось.

С одной стороны, понятие о публичной истории уже обрело прочное место в российском интеллектуальном контексте. Вероятно, не последнюю роль здесь сыграла и Шанинская программа. Так, на ее основе было проведено несколько открытых школ по PH для молодых исследователей, созданная выпускниками программы Лаборатория публичной истории провела несколько заметных конференций, посвященных публичной истории[7]. Наконец, в этом году под редакцией В. Дубиной и выпускника программы А Завадского вышла из печати книга «Все в прошлом. Теория и практика публичной истории»[8] – фактически, это первая попытка обобщающей работы о публичной истории в России (значительная часть авторов книги также, тем или иным образом, связаны с программой). Наконец, существенно, что программа уже давно перестала быть единственной в России – программ по публичной истории в стране уже давно несколько (в разных университетах и городах, с разными акцентами в преподавании). К тому же, отдельные курсы по публичной истории стали включать в программы исторических специальностей[9].

С другой стороны, те ожидания о росте в обществе внимания к прошлому, которые существовали в момент создания программы, не просто оправдались – сегодня в России разговор о прошлом стал не только острой, но нередко опасной темой. Речь, прежде всего, о не всегда ясно очерченной, но агрессивной государственной исторической политике[10]. Описание ее – не задача настоящей заметки. Но стоит отметить, что сегодня в России можно наблюдать целый ряд громких и очевидно предвзятых судебных процессов, фигурантами которых все чаще становятся профессиональные историки и исследователи прошлого. Подверглась атакам и Шанинка как независимый и интеллектуально свободный институт. Сначала, в 2018 г. под очевидно надуманными предлогами, она была лишена государственной аккредитации, которую через год, впрочем, вернули[11] (схожие процессы протекали и вокруг Европейского Университета в Санкт-Петербурге). Но уже в нынешнем 2021 г. под предлогом надуманных и не аргументированных обвинений был арестован ректор Шанинки Сергей Зуев. Сейчас он, в состоянии обострения заболеваний и риска для жизни, без какого-либо существенного обоснования месяцами удерживается в тюрьме. Ни аргументированные просьбы адвокатов, ни разного рода петиции (включающие подписи десятков академиков РАН) не вызвали никакого отклика. Вероятно, недавно отсылал к драматическому положению С. Зуева в своей Нобелевской речи и Дмитрий Муратов: «До суда за решетку отправляют людей с тяжелыми заболеваниями, у них в заложниках больные дети, от них требуют признания вины без предъявления доказательств»[12]. На днях на встрече с Советом по правам человека президент В. Путин заявил, что не видит «необходимости держать его за решеткой»[13]. Хотя это дает некоторую надежду на проявление минимального гуманизма в отношении ректора, но, к сожалению, вряд ли отменит давление на независимые институции, в целом, и Шанинку, в частности. К тому же, сейчас разворачивается судебный процесс по закрытию (под абсурдным предлогом) «Международного Мемориала» – старейшей негосударственной организации, занимающейся сохранением памяти о политических репрессиях советского периода и признанной российскими властями иностранным агентом[14]. Именно архив «Мемориала» становился местом практической исследовательской работы для многих магистрантов программы, а один из элективов преподается силами сотрудников этой организации.

Историческая публичность

При рассуждениях о специфике публичной истории в разных странах, прежде всего, обычно говорят про особенности их исторического опыта. Это вполне понятно и обосновано. Но не менее важно пытаться понять и ситуацию с публичностью внутри конкретного общества. Здесь вряд ли стоит измерять положение по соответствию той или иной идеальной модели «правильной» публичности. Скорее – пытаться понять особенности, характер и ограничения существующих институтов и практик публичности. В случае публичности в новой и новейшей истории России, стоит, как минимум, иметь в виду «как циклический характер, так и высокую частоту изменений и удивительное разнообразие режимов публичности»[15]. Очевидно, что сейчас Россия находится в ситуации усиления присутствия государства «в публичной сфере и в сфере символического производства», когда практики публичной истории все чаще могут оказаться «не слишком тщательно замаскированным суррогатом исторической политики»[16]. Соответственно, независимое и автономное в этой сфере оказывается под все большим давлением. Характерно, что А. Зорин замечает, что если бы сегодня говорили о создании программы по публичной истории, то он «пожалуй, дольше подумал бы»[17]. В. Дубина признает, что в 2012 году «было больше надежд, что все пойдет немного в другую сторону». Впрочем «пока есть диалогические пространства»[18] деятельность публичного историка и работа программы имеет смысл. В подобном положении, как мне кажется, не стоит ограничивать обучение инструментальным навыкам необходимым для публичного историка – ведь подобные инструменты важно использовать, понимая свою интеллектуальную ответственность. При этом, еще большее значение для российского общества приобретает навык, который может дать публичная история – умение говорить и спорить о прошлом в диалогической форме. Потому что очень сложных разговоров о собственном прошлом российскому обществу вряд ли удастся избежать.

_____________________

Литература

• Dubina V., Zavadsky A. (Eds.) 2021. Vse v proshlom. Teoriya i praktika publichnoj istorii [Everything is in the Past. Theory and Practice of Public History]. Moskow: Novoe izdatel’stvo.
• Isaev E., Kravchenko A., Sklez V., Suverina E. Zavadsky A., “Publichnaya istoriya: mezhdu akademicheskim issledovaniem i praktikoj” [“Public History: Between Academic Research and Practice.”] Neprikosnovennij Zapas. №2 2017: 22-34:  https://www.nlobooks.ru/magazines/neprikosnovennyy_zapas/112_nz_2_2017/article/12529/ (last accessed 12 December 2021).
• Sklez V., Suverina E., Zavadsky A. (Eds.) 2019. Politika affekta. Muzej kak prostranstvo publichnoj istorii [Policy of Affect. The Museum as a Space of Public History]. Moscow: [New Literary Observer]

Ссылки в Интернете

• Программа по Публичной истории в МВШСЭН, официальная страница, official page https://msses.ru/professionalnaya-perepodgotovka/public-history-istoricheskoe-znanie-v-sovremennom-obshchestve/ (Дата обращения 12.12.2021).
• Лаборатория публичной истории  http://publichistorylab.ru/ (Дата обращения 12.12.2021).
• Портал публичной истории. https://rupublichistory.ru/ (Дата обращения 12.12.2021).

_____________________

[1] Завадский А., Исаев Е., Кравченко А., Склез В., Суверина Е. Публичная история между академическим исследованием и практикой. Неприкосновенный запас №2 2017: 22-34.
https://www.nlobooks.ru/magazines/neprikosnovennyy_zapas/112_nz_2_2017/article/12529/ (Дата обращения 12.12.2021).
[2] Дубина В., Завадский А. (ред.) 2021. ‘’Введение” Все в прошлом. Теория и практика публичной истории. М.: Новое литературное обозрение. С.11.
[3] Дубина В.С. (2021, 9 декабря), интервью.
[4] Зорин А.Л. (2021, 11 декабря), интервью.
[5] Зорин А.Л. (2021, 11 декабря), интервью.
[6] Магистратура «История советской цивилизации», официальная страница. https://msses.ru/magistratura/istoriya-sovetskoy-tsivilizatsii/ (Дата обращения 12.12.2021).
[7] Конференции Лаборатории публичной истории http://publichistorylab.ru/archives/category/conferences  (Дата обращения 12.12.2021).
[8] Дубина В., Завадский А. (ред.) 2021. Все в прошлом. Теория и практика публичной истории. М.: Новое литературное обозрение.
[9] Например: https://www.hse.ru/edu/courses/470899595  (Дата обращения 12.12.2021).
[10] Понятие исторической политики как отдельной от политики памяти агрессивной формы структурированием государством национальной истории ввел А.И. Миллер. См., например:  Миллер А.И. (2012) “Историческая политика в Восточной Европе начала XXI в.” Историческая политика в XXI веке. М.: Новое литературное обозрение. С.7-8.
[11] Шанинке вернули аккредитацию https://msses.ru/news/shaninke-vernuli-akkreditatsiyu/ (Дата обращения 12.12.2021).
[12] Антидот от тирании. Выступление главного редактора «Новой газеты» Дмитрия Муратова на вручении Нобелевской премии мира 10 декабря 2021 года в городе Осло
https://www.nobelprize.org/prizes/peace/2021/muratov/179405-muratov-nobel-lecture-russian/ (Дата обращения 12.12.2021).
[13] «Не вижу необходимости держать его за решеткой»: Путин — об аресте ректора «Шанинки» Сергея Зуева https://novayagazeta.ru/articles/2021/12/09/ne-vizhu-neobkhodimosti-derzhat-ego-za-reshetkoi-putin-ob-areste-rektora-shaninki-sergeia-zueva-news (Дата обращения 12.12.2021).
[14] Заявление с общим описанием ситуации от Лаборатории публичной истории см http://publichistorylab.ru/archives/813 (Дата обращения 12.12.2021).
English version: http://publichistorylab.ru/archives/820 (last accessed 12 December 2021).
[15] Атнашев Т., Велижев М., Вайзер Т. (2021) “Двести лет опыта“ Несовершенная публичная сфера. История режимов публичности в России. М.: Новое литературное обозрение: 8.
[16] Калинин И. (2021) “Историческая политика” Все в прошлом. Теория и практика публичной истории. М.: Новое издательство: 357.
[17] Зорин А.Л. (2021, 11 декабря), интервью.
[18] Дубина В.С. (2021, 9 декабря), интервью.

_____________________

Авторы фотографий

На фотографии можно увидеть, как в рамках открытого мероприятия исторических программ Шанинки происходит обсуждение и апробация настольной игры по советской истории «74», созданной сотрудниками Мемориала (признан российскими властями иностранным агентом). В кадр попали как гости программы, так и ее преподаватели и студенты © Егор Макаров.

Рекомендация для цитирования

Kravchenko, Artem: Из опыта первой российской программы по публичной истории. In: Public History Weekly 9 (2021) 10, DOI: dx.doi.org/10.1515/phw-2021-19142.

Редакционная ответственность

Andrei Volodin / Irina M. Savelieva

How did the first PH program influence the formation of public history perception in Russia? How is the organization of this program related to the characteristics of its audience and to the forms of publicity in Russia?

The First in Russia

The first in Russia university program in public history appeared in 2012 at the Moscow School of Social and Economic Sciences (MSSES or Shaninka)[1]. Its founders are Vera Dubina and Andrei Zorin, whose academic careers and experience are associated with both Russian and Western European universities[2]. Shaninka, as one of the few Russian non-state universities with a fairly rich intellectual tradition, quite naturally became one of the places in Russia where the concept of public history finally crystallized. The creation of the program served as the basis for the disciplinary design of PH in Russia and the consolidation of the concept itself in the language of Russian researchers[3].

In conversation about the reasons that prompted the creation of a PH program, V. Dubina noted, among other things, that in Russian society “the charisma of historians kept falling and falling.”[4] A. Zorin emphasized that in 2012 it seemed extremely important for him “to fill the space between the growing interest in history”[5] and the insufficient response of researchers to this request.

Approaches and Tools

The program was focused on introducing students from different educational backgrounds to the contemporary historical knowledge and the approaches of public history. More applied courses and classes were envisaged, but they remained on the periphery of the program. Probably, a significant role in such organization was played by the desire to consolidate public history not only as a set of tools for presenting the past to a wide audience, but as a research and practical field that implies constant reflection and fundamental dialogue. The students were not only historians, and therefore it was necessary to talk about a careful attitude to the Past itself – to teach them “to think more carefully.”[6] The program was never guided by the principles of radical constructivism and shared the attitude towards the reality of the experience of the Past.

Over the years, the program has undergone some changes. The existing courses have evolved, electives have disappeared and appeared afresh. For example, it soon became clear that students without an academic background in history need a course that summarizes the principles and approaches to the analysis of historical sources generally accepted by historians, as well as the most common forms of history writing. An introductory course has been created. In the first years of the program’s existence, it also became clear that most of the students who entered it were interested in the history of the 20th century. As a result, an MA program in Soviet History was also established[7]. The new program also included key courses of the PH program. At the same time, students of the public history program were given the opportunity to attend the newly emerging courses on the Soviet past. Thus, again, the emphasis was laid more on the development of academic rather than narrowly applied skills.

Over the years, the students were often talented people – but with rather different backgrounds. Not only historians, people of different ages, different views and with different study goals. The combination of regular essay writing with intense seminar work became a serious challenge for many of them. In a sense, this was the “publicity” with which the students and teachers had to deal. Of course, to a certain extent, this is a feature of any university. But in the case of the program, noticeable differences in the experience of the undergraduates markedly amplified this effect. The career tracks of alumni were built in very different ways – work in educational projects, teaching, journalism, documentary filmmaking, academic careers, etc. It is often quite difficult to determine to what extent it was the program that determined the development of their interests and career tracks, and to what extent people initially focused on “their” program found an intellectual environment suitable for them.

Inside and Outside

In the nearly ten years since the program was launched, many things have changed.

On the one hand, the concept of public history has already taken a firm place in the Russian intellectual context. Probably, the MSSES program also played an important role here. For example, on its basis, several open schools on PH were held for young researchers, the Public History Laboratory, created by the alumni of the program, held several notable conferences on public history[8]. This year saw the publication of Everything is in the Past. Theory and Practice of Public History[9] – in fact, this is the first attempt at a generalizing work on public history in Russia (a significant part of the authors of the book are also connected in different ways with the program). It is significant to mention that the program has long ceased to be the only one in Russia – there are several Public history programs in the country (in different universities and cities, with different accents in teaching). In addition, individual courses in public history began to be included in history programs[10].

On the other hand, the expectations about the growth of attention to the past in society that existed at the time of the creation of the program did not simply turn out to be true – today in Russia, the conversation about the past has become not only an acute, but often a dangerous topic. This is primarily observed in the not always clearly outlined, but aggressive state historical policy[11]. Its description is not the task of this paper. But it is worth noting that today in Russia one can observe a number of obviously biased trials, the defendants of which are increasingly exemplified by professional historians and researchers of the past. MSSES was also attacked as an independent and intellectually free institution. At first, in 2018, under obviously far-fetched pretexts, it was deprived of state accreditation, which, however, was returned a year later (similar processes were taking place around the European University in St. Petersburg)[12]. But already in 2021, under the pretext of far-fetched and unsubstantiated accusations, the rector of MSSES, Sergei Zuev, was arrested. Now, in an acute phase of health issues posing a risk to his life, he is being held in prison for months without any substantial justification. Neither the reasoned requests of the lawyers, nor all sorts of petitions (including the signatures of dozens of academicians of the Russian Academy of Sciences) elicited any response. Probably, Dmitry Muratov also recently referred to the dramatic situation of S. Zuev in his Nobel speech: “Seriously ill people are locked up and beaten in custody, sick children are held hostage, and they are pressured to plead guilty without any evidence against them.”[13] Recently, at a meeting with the Human Rights Council, president V. Putin said that he did not see “the need to keep him behind bars”[14]. Although this gives some hope for the manifestation of minimal humanism in relation to the rector, unfortunately, it is unlikely to cancel the pressure on independent institutions in general, and MSSES in particular. In addition, a trial is now underway to close (under an absurd pretext) the International Memorial, the oldest non-governmental organization dedicated to preserving the memory of political repression of the Soviet period, recognized now by the Russian authorities as a foreign agent[15]. It was Memorial’s archive that became a place of practical research work for many undergraduates of the program, and one of the electives is taught by the staff of this organization.

Historical Publicity

Discussing the specifics of public history in different countries, we usually center on the features of their historical experience. This is completely understandable and justified. But it is equally important to try to understand the situation with publicity within a particular society. The conformity of this or that ideal model to the “correct” publicity is hardly worth measuring. Rather, we should try to understand the features, nature and limitations of existing institutions and practices of publicity. In the case of publicity in the modern and contemporary history of Russia, one should at least bear in mind “both the cyclical nature and the high frequency of changes and an amazing variety of publicity regimes”[16]. It is obvious that now Russia is in a situation of strengthening the presence of the state “in the public sphere and in the sphere of symbolic production,” when the practice of public history may increasingly turn out to be “not too carefully disguised as a substitute for historical politics”[17]. Accordingly, everything independent and autonomous in this area is posed under increasing pressure. It is characteristic that A. Zorin notes: if today the colleagues talked about creating a program on public history, he would “probably have thought longer.”[18] V. Dubina admits that in 2012 “there were more hopes that everything would go a little the other way”. However, “as long as there is space for dialogue,”[19] the activities of the public historian and the work of the program make sense. In such a situation, it seems to me, one should not limit oneself to the teaching of instrumental skills necessary for a public historian – after all, it is important to use such tools understanding your intellectual responsibility. At the same time, the skills that public history can give – the ability to speak and argue about the Past in a give-and-take form – is gaining even greater importance in Russian society. It will hardly be possible to avoid difficult conversations about the country’s own Past.

_____________________

Further Reading

• Dubina V., Zavadsky A. (Eds.) 2021. Vse v proshlom. Teoriya i praktika publichnoj istorii [Everything is in the Past. Theory and Practice of Public History]. Moskow: Novoe izdatel’stvo.
• Isaev E., Kravchenko A., Sklez V., Suverina E. Zavadsky A., “Publichnaya istoriya: mezhdu akademicheskim issledovaniem i praktikoj” [“Public History: Between Academic Research and Practice.”] Neprikosnovennij Zapas. №2 2017: 22-34:  https://www.nlobooks.ru/magazines/neprikosnovennyy_zapas/112_nz_2_2017/article/12529/ (last accessed 12 December 2021).
• Sklez V., Suverina E., Zavadsky A. (Eds.) 2019. Politika affekta. Muzej kak prostranstvo publichnoj istorii [Policy of Affect. The Museum as a Space of Public History]. Moscow: [New Literary Observer]

Web Resources

• Public History program in MSSES, official page https://msses.ru/professionalnaya-perepodgotovka/public-history-istoricheskoe-znanie-v-sovremennom-obshchestve/ (last accessed 12 December 2021).
• Laboratory of Public history  http://publichistorylab.ru/ (last accessed 12 December 2021).
• Ru Public History. https://rupublichistory.ru/ (last accessed 12 December 2021).

_____________________

[1] Public History program in MSSES, official page https://msses.ru/professionalnaya-perepodgotovka/public-history-istoricheskoe-znanie-v-sovremennom-obshchestve/ (last accessed 12 December 2021).
[2] Isaev E., Kravchenko A., Sklez V., Suverina E. Zavadsky A., “Publichnaya istoriya: mezhdu akademicheskim issledovaniem i praktikoj” [“Public History: Between Academic Research and Practice.”] Neprikosnovennij Zapas №2 2017: 22-34.
[3] Dubina V., Zavadsky A. (Eds.)  Vse v proshlom. Teoriya i praktika publichnoj istorii [Everything is in the Past. Theory and Practice of Public History] (Moscow: Novoe izdatel’stvo. 2021), 11.
[4] Dubina V. (9 December 2021) Interview.
[5] Zorin A. (11 December 2021) Interview.
[6] Zorin A. (11 December, 2021) Interview.
[7] History of the Soviet civilization MA program in MSSES, official page https://msses.ru/professionalnaya-perepodgotovka/public-history-istoricheskoe-znanie-v-sovremennom-obshchestve/ (last accessed 12 December 2021).
[8] Conferences of the Laboratory of Public History: http://publichistorylab.ru/archives/category/conferences/ (last accessed 12 December 2021).
[9] Dubina V., Zavadsky A. (Eds.). Vse v proshlom. Teoriya i praktika publichnoj istorii [Everything is in the Past. Theory and Practice of Public History] (Moskow: Novoe izdatel’stvo. 2021).
[10] For example, see https://www.hse.ru/edu/courses/470899595 (last accessed 12 December 2021).
[11] On historical politics in Eastern Europe and Russia and its specifics in contrast with a more broad term “memory politics” see: Miller A.I. (2012) “Istoricheskaya politika v Vostochnoy Yevrope nachala XXI v.” [“Historical Politics in Eastern Europe at the Beginning of the 21^st Century”]  Istoricheskaya politika v XXI veke [“Historical Politics in the 21^st Century”]. Moscow: New Literary Observer: 7-8
[12] Accreditation was returned to Shaninka https://msses.ru/news/shaninke-vernuli-akkreditatsiyu/ (last accessed 12 December 2021).
[13] Nobel Lecture given by Nobel Peace Prize laureate 2021 Dmitry Muratov, Oslo, 10 December 2021.
Antidote against tyranny https://www.nobelprize.org/prizes/peace/2021/muratov/lecture/ (last accessed 12 December 2021).
[14] https://novayagazeta.ru/articles/2021/12/09/ne-vizhu-neobkhodimosti-derzhat-ego-za-reshetkoi-putin-ob-areste-rektora-shaninki-sergeia-zueva-news (last accessed 12 December 2021).
[15] A general statement of the situation on these two trials from the Public History Laboratory, see http://publichistorylab.ru/archives/813 (last accessed 12 December 2021).
[16] Atnashev T., Velizhev M., Vayzer T. (2021) “Dvesti let opyta“. [“Two Hundred Years of Experience“] Nesovershennaya publichnaya sfera. Istoriya rezhimov publichnosti v Rossi“i. [Imperfect Public Sphere. The History of Publicity Regimes in Russia]. M .: New literary review: 8
[17] II. Kalinin, Istoricheskaya politika [“Historical Politics”] Vse v proshlom. Teoriya i praktika publichnoy istorii. [Everything is in the Past. Theory and Practice of Public History] (Moscow: New publishing house. 2021), 357.
[18] Zorin A. (11 December, 2021) Interview.
[19] Dubina V. (9 December, 2021) Interview.

_____________________

Image Credits

On the photo you can see a discussion about a board game on Soviet history “74”, created by the staff of the Memorial (recognized now by the Russian authorities as a foreign agent). This event took place as a part of the open events of MSSES’ historical programs. You can see both guests of the program and its lecturers and students.
© Egor Makarov.

Recommended Citation

Kravchenko, Artem: The Experience of the First Russian Public History Program. In: Public History Weekly 9 (2021) 10, DOI: dx.doi.org/10.1515/phw-2021-19142.

Editorial Responsibility

Andrei Volodin / Irina M. Savelieva