Abstract: Memory Studies. Thirty years ago, Russian historiography was in the grip of the state’s regulation of the Communist ideology and seriously lagged behind the development of Western European and North American historical thinking. All attempts by some historians to move beyond the Marxist-Leninist ideology were harshly persecuted by the Communist party and the state authorities, because they were seen as a security threat. History in Russia gained liberation only through the reform and openness policy of Mikhail Gorbachev. In the first decade of the XXI century, a real “boom” of historical memory started that has engulfed not only the capital’s universities, but also many provincial centers.
DOI: dx.doi.org/10.1515/phw-2016-5767.
Languages: Pусский, English, Deutsch
Тридцать лет назад российская историография находилась в тисках регулирования государственной коммунистической идеологии и серьезно отставала от развития западноевропейской и североамериканской исторической мысли. Все попытки некоторых историков выйти за рамки марксистско-ленинской идеологии жестко преследовались партийными и государственными органами как угроза безопасности. История в России получила раскрепощение благодаря реформам и политике гласности Михаила С. Горбачева. Российские историки много цитируют работы М. Хальбвакса, П.Хаттона, П.Нора, П.Рикера, переведенные на русский язык. В первое десятилетие XXI века начался настоящий «бум» исторической памяти, охватившей не только столичные университеты, но многие провинциальные центры.
Память и идентичность – исследований памяти
Историческая память и ее трансформация в России – едва ли не главная тема, которую транслируют российские историки для создания различных дискурсов и публикаций в рецензируемых журналах. Память оказалась важным компонентом контекста исторического образования и воспитания. Например, известный историк Лорина П. Репина подчеркивает смысл исторической памяти в процессе формирования идентичности: «сегодня в историографии (вслед за социологией и антропологией) на первый план вышла проблема изучения роли памяти в историческом конструировании коллективной идентичности».[5] Ирина М. Савельева и Андрей В. Полетаев определили память как «представления о прошлом, существующие в обществе как на массовом, так и на индивидуальном уровне, включая их образный, когнитивный и эмоциональный аспекты».[4] Эти представления могут складываться под воздействием разных источников: телевидения, кино, и других медиа. Однако роль истории в этом процессе признается приоритетной. История служит каркасом для исторической памяти, и, благодаря ей, создает социальные рамки памяти о прошлом.[4] Если в академическом мире исследований исторической памяти много, а разговоров о ней еще больше, то в более массовом и публичном поле, в школьной истории, существуют большие противоречия.
Память и политика
Исследования исторической памяти в России плавно перетекают в актуальную политику. Политическая элита России мечтает о реализации коллективной идентичности, основанной на «позитивной» истории. Согласно этой логике, Великая отечественная война – это главная наша победа в XX веке и, вообще, в русской истории. Показательна история трансформации Государственного центрального музея современной истории России в Москве (до 1998 – Музей революции).
В советское время малопосещаемый Музей революции спокойно существовал в центре столицы на Тверской улице. Путч 1991 года все изменил . У входы в советский музей стоял до 1991 броневик времен Первой мировой войны и революции 1917. После провал путча 1991 года у входа в музей был помещен изуродованный во время уличных столкновений троллейбус . Сейчас вернулись на прежнее место броневичок и пушка. Но главная перемена произошла внутри музея в его концепции, и это связано с новым толкованием исторической памяти.
Министр культуры Владимир Р. Мединский назначил в 2014 новым директором Ирину Великанову, члена Генерального совета партии Единая Россия,[2] не имеющую ни специальной исторической, ни музейной подготовки. Задача нового руководства – пропаганда и пиар-компания, влияющая на конструирование новой коллективной памяти. Е. Великанова открыла несколько экспозиций со своеобразным токованием памяти об участии украинцев и русских в Великой отечественной войне после начала конфликта на Востоке Украины (2014). Музеи существуют для того, чтобы их посещали школьники. Насколько «бум памяти» связан с музейной педагогикой и политикой истории?
Воспитание памяти или критическое мышление?
Школьная история, по мнению российских политиков, должна поддержать новую концепцию исторической памяти России внедряемую сверху. Какую память должны нести школьные учебники по истории? Ответ на этот вопрос дал в 2014 году В. Мединский: «Государство, чья элита отказывается от целенаправленного воздействия на общественное сознание (историческую память), неизбежно отказывается от части собственного суверенитета».[3] Иными словами, в школьных учебниках должны транслироваться послания власти. Тем не менее, появившаяся в 2013 году Историко-культурная концепция преподавания отечественной истории не поддерживает прямой политический подход к преподаванию истории.
Е.Е. Вяземский высказал другое предложение о сочетании двух разных стратегий преподавания истории. По его мнению, в начальной школе необходимо больше опираться на историко-воспитательный подход, а в старших классах должен доминировать академический подход с аналитической работой над источниками.[1] В этом случае возможна самоидентификация молодого человека, социальной группы и построение гражданской идентичности на основе коллективной исторической памяти.
____________________
литературы
- Малинова О.Ю. Актуальное прошлое: символическая политика властвующей элиты и дилеммы российской идентичности. М.: РОССПЭН, 2015.
- Репина, Л.П. Память о прошлом и история //Диалоги со временем: Память о прошлом в контексте истории/Под редакцией Л.П. Репиной. М.: Кругъ, 2008.
- Marples, David R. Introduction: Historical Memory and the Great Patriotic War: Canadian Slavonic Papers. Sep-Dec2012, Vol. 54 Issue 3/4, p. 285-294.
Внешние ссылок в Интернете
- Историческая память: http://www.historyfoundation.ru/ru/about.php (дата обращения 10.03.2016).
- Первое сентября. История: http://his.1september.ru/ (дата обращения 03.03.2016).
- Российский образовательный портал. Исторические документы: http://historydoc.edu.ru/ (дата обращения 10.03.2016).
____________________
[1] Вяземский Е.Е. Историческая политика государства, историческая память и содержание школьного курса истории России //проблемы современного образования. 2011. №6.С.89-97.
[2] Новым директором Музея современной истории России (Государственного центрального музея современной истории России)назначена Ирина Великанова: http://mkrf.ru/m/520554/ (Дата обращения: 03.03.2016)
[3] Мединский, В.Р.: Любая власть использует историю в своих интересах// Российская газета – Федеральный выпуск №6284 (12) 22.01.2014: http://rg.ru/2014/01/22/istoria.html (Дата обращения: 03.03.2016)
[4] Савельева И.М., Полетаев А.В. Функции истории. Серия WP6. Гуманитарные исследования. М.: ГУ-ВШЭ, 2003. С.33.
[5] Репина Л.П. Память о прошлом и история //Диалоги со временем: Память о прошлом в контексте истории/Под редакцией Л.П. Репиной. М.: Кругъ, 2008. C.9.
____________________
Авторы фотографий
© 2014 by cat_collector License: CC-BY 2.0. at flickr. Museum of Political History of Russia, St. Petersburg.
Рекомендация для цитирования
Ходнев Александр: «Бум» исследований памяти в России. In: Public History Weekly 4 (2016) 11, DOI: dx.doi.org/10.1515/phw-2016-5767.
Memory Studies. Thirty years ago, Russian historiography was in the grip of the state’s regulation of the Communist ideology and seriously lagged behind the development of Western European and North American historical thinking. All attempts by some historians to move beyond the Marxist-Leninist ideology were harshly persecuted by the Communist party and the state authorities, because they were seen as a security threat. History in Russia gained liberation only through the reform and openness policy of Mikhail Gorbachev. In the first decade of the XXI century, a real “boom” of historical memory started that has engulfed not only the capital’s universities, but also many provincial centers.
Memory and Identity–Memory Studies
Historical memory and its transformation in Russia is virtually the main theme that is transmitted by Russian historians to create a variety of discourses and publications in peer-reviewed journals. Memory is an important component in the context of historical education and training. For example, a well-known historian, Lorina P. Repina, emphasizes the sense of historical memory in the process of identity formation, “now to the fore in historiography (after sociology and anthropology) is the problem of studying the role of historical memory in the construction of collective identity”.[1] Irina M. Savelyeva and Andrei V. Poletaev identified memory as a “representation of the past that exists in society at the mass and at the individual level, including its shape, as well as cognitive and emotional aspects”.[2] These ideas can take on form under the influence of various sources: television, movies, and other media. However, the role of history in this process is recognized as a priority. History serves as a frame for historical memory and it creates the social framework of memory of the past.[2] There is much research on historical memory in the academic world, and even more talk about it. But in the more massive and the public field, and also in school history, there are big challenges.
Memory and Politics
Research on historical memory in Russia flows smoothly under the current policy. The political elite of Russia dreams of the implementation of a collective identity that is based on “positive” historical cases. According to this logic, the Great Patriotic War is our main victory in the XX century and, in general, in Russian history. The story of the transformation of the State Central Museum of Contemporary History of Russia in Moscow (until 1998: Museum of the Revolution) is quite illustrative.
In Soviet times, the rarely visited Museum of the Revolution existed peacefully in the city center, on Tverskaya Street. The coup in 1991 changed everything. In the Soviet era, there was an armored car from the First World War and the Revolution of 1917 at the entrance to the museum. After the failure of the 1991 coup, the trolley that was smashed in the street clashes was placed at the entrance to the museum. Now the armored car and a gun have returned to their original place. But the main changes occurred inside the museum, in its conception, and they are associated with a new interpretation of historical memory.
The Minister of Culture, Vladimir R. Medinsky, appointed Irina Velikanova as the new director in 2014. She is a member of the General Council of the United Russia party[3] and does not have any special historical or museum training. The task of the new leadership is propaganda and public relations, which affects the design of a new collective memory. After the start of the conflict in the East of Ukraine (2014), E. Velikanova opened several exhibitions that had a peculiar mating of the memory of Ukrainian and Russian participation in World War II. Museums exist to be visited by students. How far is the “memory boom” linked with the history of museum pedagogy and politics?
Memory Training or Critical Thinking?
School history, according to Russian politicians, must support the new concept of Russian historical memory, introduced from above. Which memory should be included in school history textbooks? The answer to this question was given in 2014 by Vladimir Medinsky: “A state whose elite refuses to deliberate action on the public consciousness (historical memory) inevitably waives part of its sovereignty.”[4] In other words, school textbooks should transmit messages of power. However, the Historical-Cultural Concept for Teaching National History, published in 2013, does not support a direct political approach to the teaching of history.
Evgenii Vyazemsky made another proposal for a combination of two different strategies for history teaching. According to him, in elementary school, it needs to rely more on a historical and an upbringing approach and, in high school, the academic approach, with analytical work on sources, should dominate.[5] In this case, the creation of identity in a young person could occur, as well as a part of a social group, and the construction of civic identity, based on collective historical memory, could be generated.
_____________________
Further Reading
- Marples, David R. Introduction: Historical Memory and the Great Patriotic War: Canadian Slavonic Papers. Sep-Dec 2012, Vol. 54 Issue 3/4, p. 285-294.
- Linan, Miguel V. Modernization and Historical Memory in Russia: Problems of Post-Communism. Nov/Dec 2012, Vol. 59 Issue 6, p. 15-26.
- Marples, David R. Introduction: Historical Memory and the Great Patriotic War: Canadian Slavonic Papers. Sep-Dec2012, Vol. 54 Issue 3/4, p. 285-294.
Web Resources
- Istoricheskaya pamiat, http://www.historyfoundation.ru/ru/about.php (last accessed 10.03.2016).
- Pervoe sentabrya. Istorya, http://his.1september.ru/ (last accessed 03.03.2016).
- Rosssiskii obrazovatelny portal.Istoricheskie dokumenty, http://historydoc.edu.ru/(last accessed 10.03.2016).
_____________________
[1] Repina, Lorina P.: Pamyat o proshlom i istoriya, in: Dialogi so vremenem: Pamyat o proshlom v kontekste istorii, red. L.P.Relina, Moskva, Krug, 2008, 9.
[2] Savelieva, I.M., Poletaev, F.V.: Funkstii istorii. Seriya WP6. Gumanitarnye issledovaniya. Moskva: GU-VShE, 2003. S.33
[3] Novym direktorom Museya sovremennoi istorii Rossii naznachena Irina Velikanova, http://mkrf.ru/m/520554/ (last accessed 03.03.2016).
[4] Medinsky, V.R.: Liubaya vlast ispolzuet istoriyu v svoikh interesakh: Rossiskaya gazeta. № 6284 (12) 22.01.2014, http://rg.ru/2014/01/22/istoria.html (last accessed 03.03.2016).
[5] Vyazemsky, E.E.: Istoricheskaya politika gosudarstva, istoricheskaya pamyat, i soderzhaniye shkolnogo kursa istorii Rossii: Prpblemy sovremennogo obrazovaniya. 2011. №6.С.89-97.
_____________________
Image Credits
© 2014 by cat_collector License: CC-BY 2.0. at flickr. Museum of Political History of Russia, St. Petersburg.
Recommended Citation
Khodnev, Alexander: Memory Studies “Boom” in Russia. In: Public History Weekly 4 (2016) 11, DOI: dx.doi.org/10.1515/phw-2016-5767.
Vor dreißig Jahren war die russische Geschichtsschreibung unter der Kontrolle von Vorschriften staatskommunistischer Ideologie und hinkte der Entwicklung des historischen Denkens im westlichen Europa und Nordamerika ernsthaft hinterher. Alle Ansätze von HistorikerInnen, über die marxistisch-leninistische Ideologie hinauszugehen, wurden von der kommunistischen Partei und staatlichen Behörden brutal verfolgt, da sie als Risiko für die nationale Sicherheit betrachtet wurden. Die Geschichte in Russland gewann ihre Freiheit erst durch die Reformpolitik von Mikhail Gorbatschow. Im ersten Jahrzehnt des 21. Jahrhunderts begann ein regelrechter Aufschwung des historischen Gedächtnisses, der nicht nur die Universitäten in der Hauptstadt, sondern auch viele Zentren in der Provinz erfasste.
Gedächtnis und Identität – Gedächtnisforschung
Das Historische Gedächtnis und seine Transformation in Russland ist eigentlich das Haupthema, das russische HistorikerInnen behandeln und mit dem sie eine Vielfalt von Diskursen und Veröffentlichungen in begutachteten Fachzeitschriften erzeugen. Gedächtnis ist eine wichtige Komponente im Kontext der historischen Bildung und Ausbildung. Zum Beispiel betont die bekannte Historikerin Lorina P. Repina die Bedeutung des historischen Gedächtnisses im Prozess der Identitätsbildung: “Im Vordergrund der Geschichtsschreibung (nach der Soziologie und Anthropologie) steht aktuell das Problem, die Rolle des historischen Gedächtnisses bei der Konstruktion von kollektiven Identitäten zu untersuchen.”[1] Irina M. Savelyeva und Andrei V. Poletaev identifizierten Gedächtnis als eine “Darstellung der Vergangenheit, die heute in der Gesellschaft sowohl auf der kollektiven wie auf der individuellen Ebene existiert, einschließlich ihrer Form, wie auch ihrer kognitiven und emotionalen Aspekte.”[2] Diese Ideen können unter dem Einfluss unterschiedlicher Quellen – Fernsehen, Film, andere Medien – ihre Form annehmen. Trotzdem wird die Rolle der Geschichte in diesem Prozess als vorrangig anerkannt. Geschichte dient als Rahmen für das historische Gedächtnis, und sie erzeugt die sozialen Rahmenbedingungen für das Gedächtnis der Vergangenheit.[2] In der akademischen Welt gibt es viele Studien zum historischen Gedächtnis und noch mehr Diskussionen darüber. Aber im öffentlichen Diskurs, wie auch im Geschichtsunterricht, gibt es viele Herausforderungen noch ungeklärter Fragen.
Gedächtnis und Politik
Die Forschung, die in Russland zum historischen Gedächtnis betrieben wird, passt sich den politischen Vorgaben nahtlos an. Die politische Elite Russlands träumt davon, eine kollektive Identität zu implementieren, die auf “positiven” historischen Ereignissen fußt. Gemäss dieser Logik ist der “Große Vaterländische Krieg” unser größter Sieg im 20. Jahrhundert, ja, in der russischen Geschichte überhaupt. Das Beispiel der Verwandlung des “Staatlichen zentralen Museums der Geschichte der Gegenwart” in Russland (bis 1998: “Museum der Revolution”) in Moskau liefert dafür gutes Anschauungsmaterial.
Während der sowjetischen Ära existierte das kaum besuchte Museum friedlich in der Tverskaya-Straße im Stadtzentrum. Der Putsch von 1991 änderte alles. Zu sowjetischen Zeiten stand ein gepanzertes Auto aus dem 1. Weltkrieg und der Revolution von 1917 vor dem Eingang des Museums. Nach dem gescheiterten Putsch von 1991 wurde die Straßenbahn, die bei den Straßenkämpfen zerstört wurde, am Eingang aufgestellt. Heute steht wieder das gepanzerte Auto auf seinem ursprünglichen Platz, zusammen mit einer Kanone. Aber die Hauptveränderungen fanden im Museum selbst statt, in seinem Konzept, und diese Veränderungen sind mit einer neuen Interpretation von historischem Gedächtnis verbunden.
Im Jahre 2014 ernannte Vladimir R. Medinsky, der Kulturminister, Irina Velikanova als die neue Direktorin. Sie ist Mitglied im Generalrat der Partei “Einiges Russland”[3] und hat keine spezielle Ausbildung in Geschichte oder Museumsarbeit. Die Aufgabe der neuen Leitung ist Propaganda und Öffentlichkeitsarbeit; diese hat Auswirkungen auf die Gestaltung des neuen kollektiven Gedächtnisses. Nach dem Ausbruch des Konflikts in der Ostukraine (2014) eröffnete E. Velikanova mehrere Ausstellungen, die eine eigenartige Verbindung der Erinnerungen an die ukrainische und die russische Beteiligung am 2. Weltkrieg darstellten. Museen existieren, um von Lernenden besucht zu werden. Inwieweit ist die “Gedächtnis-Boom” mit der Geschichte, der Museumspädagogik und der Politik verknüpft?
Gedächtnisübung oder kritisches Denken?
Laut russischen Politikern muss Geschichtsunterricht das neue, von oben eingeleitete Konzept des russischen historischen Gedächtnisses unterstützen. Welche Erinnerung sollen die schulischen Geschichtsbücher beinhalten? Die Antwort darauf gab Vladimir Medinsky in 2014: “Ein Staat, dessen Elite sich weigert, über Einwirkung auf das öffentliche Bewusstsein (historisches Gedächtnis) nachzudenken, gibt zwangsläufig einen Teil seiner Souveränität ab.”[4] Mit anderen Worten sollen schulische Geschichtsbücher Machtbotschaften übermitteln. Doch das historisch-kulturelle Konzept zum Unterricht der nationalen Geschichte, veröffentlicht im Jahr 2013, unterstützt eine solche direkte politische Vorgehensweise nicht.
Evgenii Vyazemsky machte einen anderen Vorschlag, der zwei unterschiedliche Strategien für den Geschichtsunterricht kombiniert. Nach seiner Auffassung muss sich der Unterricht in der Primarstufe mehr auf ein historisches und erzieherisches Vorgehen stützen, während in der Sekundarstufe ein akademisches Vorgehen mit analytischer Quellenarbeit dominieren sollte.[5] In diesem Fall wird die Selbstfindung eines jungen Menschen und einer sozialen Gruppe ebenso möglich wie der Aufbau einer bürgerlichen Identität auf der Grundlage des kollektiven historischen Gedächtnisses.
_____________________
Literaturhinweise
- Marples, David R. Introduction: Historical Memory and the Great Patriotic War: Canadian Slavonic Papers. Sep-Dec2012, Jg. 54 Heft 3/4, S. 285-294.
- Linan, Miguel V. Modernization and Historical Memory in Russia: Problems of Post-Communism. Nov/Dec2012, Jg. 59 Heft 6, S. 15-26.
- Ohan, Christopher. From Hope to Escape: Post-Soviet Russian Memory and Identity. History & Anthropology. Mar2008, Jg. 19 Heft 1, S. 61-75.
Webressourcen
- Historisches Gedächtnis: http://www.historyfoundation.ru/ru/about.php (letzter Zugriff 10.03.2016).
- 1. September, Geschichte: http://his.1september.ru/ (letzter Zugriff 03.03.2016).
- Portal, Dokumente der russischen Bildungsgeschichte: http://historydoc.edu.ru/(letzter Zugriff 10.03.2016).
_____________________
[1] Repina, Lorina P.: Pamyat o proshlom i istoriya, in: Dialogi so vremenem: Pamyat o proshlom v kontekste istorii, red. L.P.Relina, Moskva, Krug, 2008, S. 9.
[2] Savelieva, I.M., Poletaev, F.V.: Funkstii istorii. Seriya WP6. Gumanitarnye issledovaniya. Moskva: GU-VShE, 2003. S. 33
[3] Novym direktorom Museya sovremennoi istorii Rossii naznachena Irina Velikanova: http://mkrf.ru/m/520554/ (letzter Zugriff 03.03.2016)
[4] Medinsky, V.R.: Liubaya vlast ispolzuet istoriyu v svoikh interesakh: Rossiskaya gazeta. № 6284 (12) 22.01.2014: http://rg.ru/2014/01/22/istoria.html (letzter Zugriff 03.03.2016)
[5] Vyazemsky, E.E.: Istoricheskaya politika gosudarstva, istoricheskaya pamyat, i soderzhaniye shkolnogo kursa istorii Rossii: Prpblemy sovremennogo obrazovaniya. 2011. №6. S. 89-97.
____________________
Abbildungsnachweis
© 2014 by cat_collector License: CC-BY 2.0. at flickr. Museum für die politische Geschichte Russlands, St. Petersburg.
Empfohlene Zitierweise
Khodnev, Alexander: Das Kolosseum! Was bleibt noch übrig von der historischen Bildung? In: Public History Weekly 3 (2015) 29, DOI: dx.doi.org/10.1515/phw-2015-4654.
Copyright (c) 2016 by De Gruyter Oldenbourg and the author, all rights reserved. This work may be copied and redistributed for non-commercial, educational purposes, if permission is granted by the author and usage right holders. For permission please contact the editor-in-chief (see here). All articles are reliably referenced via a DOI, which includes all comments that are considered an integral part of the publication.
The assessments in this article reflect only the perspective of the author. PHW considers itself as a pluralistic debate journal, contributions to discussions are very welcome. Please note our commentary guidelines (https://public-history-weekly.degruyter.com/contribute/).
Categories: 4 (2016) 13
DOI: dx.doi.org/10.1515/phw-2016-5767
Tags: History Politics (Geschichtspolitik), Language: Russian, Memory (Gedächtnis), Museum, Russia (Russland)
Мединский фигура крайне политизированная и одиозная. С его подходом соглашаться безусловно нельзя, если мы конечно не хотим полного исчезновения научного знания в России.
С подходом Е.Е.Вяземского я вполне согласен, но пугает перспектива реального осуществления на местах. Изучение истории можно извратить и не трогая программ – изменяя лимит времени, объем материала, критерии оценки эффективности работы преподавателей и т.д.
———————–
Die Gestalt Medinskijs ist stark politisiert und abstossend. Mit seinem Ansatz kann man sicherlich nicht einverstanden sein; das gilt natürlich nur, wenn wir das völlige Verschwinden des wissenschaftlichen Denkens in Russland nicht wollen.
Mit dem Ansatz von E.E. Vyazemsky stimme ich ganz überein, bin aber durch die Aussicht auf die reale Umsetzung vor Ort abgeschreckt. Das Studium der Geschichte kann nämlich entstellt werden, ohne dass die Ebene der Lehrprogramme berührt wird – durch Zeitbeschränkungen, die Menge des Materials, die Kriterien für die Leistungsbewertungen durch die LehrerInnen usw.
Übersetzung aus dem Russischen von Marko Demantowsky
[Die deutsche Übersetzung findet sich unter dem russischen Text.]
Я вижу сложность рассматриваемой темы в ее неоднозначности.
Воспитание патриотического чувства, на мой взгляд, действительно является задачей государственного уровня. И вопросы истории, исторической памяти, исторической культуры играют в этом процессе решающую роль. Для формирование здоровой коллективной идентичности необходимы чувства гордости, значимости, а не, например, вины. (Алейда Ассман практически с точки зрения национальной психотерапии исследует этот вопрос в частности в отношении истории Германии[1]). И если принять понимание “воспитания памяти” как воспитание чувств, описанных, например, В. Кожиновым: „писатель, претендующий на подлинную высоту – то есть в конце концов на всемирное значение своих творений, должен или, вернее, не может не осознавать свою страну, свою Родину как абсолютную ценность и как центр, как сердце целого мира» (Кожинов, стр.13)[2], то в этом смысле для меня “воспитание памяти” является фундаментом самосознания народа и абсолютно не противоречит развитию критического мышления.
Другой вопрос если подобное воспитание основывается на лживой информации и откровенных исторических фальсификациях…
Если рассмотреть формирование коллективной идентичности в России в настоящий момент с точки зрения концепции Пьера Нора[3], то главное место среди “мест памяти” (Lieux de mémoire) будет несомненно принадлежать Великой Отечественной Войне. И сложно недооценить значение этого топоса для формирования национального русского самосознания. Опять же другое дело, что из-за государственного давления фокус сузился в настоящий момент исключительно только до военной истории, затмив даже русскую литературу и советский космос. И эта гротескность, не побоюсь этого слова, “опошляет” и обесценивает память о войне.
Перед учителями истории в настоящий момент стоит сложнейшая задача: в условиях постоянного потока сенсационного, политизированного информационного мусора вырастить поколение, любящее свою Родину и способное критически мыслить.
Cсылки
[1] Ассман. А. 2014. Длинная тень прошлого: Мемориальная культура и историческая политика / Алейда Ассман; пер. с нем. Бориса Хлебникова.
[2] Кожинов В.В. 2005. Пятый пункт. Межнациональные противоречия в России.
[3] Pierre Nora. 2001. Nachwort. Deutsche Erinnerungsorte. Etienne François, Hagen Schulze.
—————————————–
Die Komplexität des vorliegenden Themas liegt aus meiner Sicht an seiner Mehrdeutigkeit.
Die Bildung patriotischer Gefühle ist, meiner Meinung nach, tatsächlich eine Aufgabe des Staates. Sowohl Fragen der Geschichte, als auch des kollektiven Gedächtnisses und der Geschichtskultur spielen dabei eine entscheidende Rolle. Für eine Bildung “gesunder” kollektiver Identität sind Gefühle von Stolz und Bedeutung, aber z.B. keine Schuld-Gefühle nötig. (Aleida Assmann untersucht diese Frage beinahe aus der Sicht einer Psychotherapie der Nation, insbesondere hinsichtlich der deutschen Geschichte.)[1]
„Ein Schriftsteller, der eine echte und letztlich weltweite Bedeutung von seinen Werken beansprucht, muss bzw. kann nichts anderes wahrnehmen als sein Land, seine Heimat als absoluten Wert, als Zentrum oder als Herz der Welt.“ (Kozhinov, 13)
Wenn man “Gedächtnisbildung” als Gefühlsbildung versteht, wie es z.B. von W. Kozhinov beschrieben wird,[3] dann ist die “Gedächtnisbildung” in diesem Sinne für mich die Basis nationalen Selbstbewusstseins und widerspricht in keinem Fall der Entwicklung des kritischen Denkens. Anders liegt die Sache, wenn eine solche Bildung sich auf erlogenen Informationen und unverhohlenen historischen Fälschungen gründet …
Wenn man die Bildung heutiger kollektiver Identität in Russland in den Begriffen von Pierre Nora betrachtet,[3] besitzt der “Grosse Vaterländische Krieg” zweifellos den Hauptplatz unter den „Erinnerungsorten“ (lieux de mémoire). Die Bedeutung dieses Themas für die Bildung des russischen nationalen Selbstbewusstseins ist gar nicht zu überschätzen. Eine andere Sache ist es allerdings, dass momentan der Fokus staatlicherseits ausschliesslich auf die Kriegsgeschichte eingeschränkt wird und dabei sogar die russische Literatur und die Erfolge der russischen Raumfahrt ausgeblendet werden. Ich scheue mich nicht zu sagen, dass diese Groteske auch das Kriegsgedächtnis “verflacht” und entwertet.
Eine sehr komplexe Herausforderung steht heutzutage vor den GeschichslehrerInnen, nämlich unter dem Einfluss eines ständigen sensationsheischenden und politisierten Flusses von Informationsmüll eine neue Generation zu bilden, die ihre eigene Heimat liebt und trotzdem in der Lage ist, kritisch zu denken.
Anmerkungen
[1] Assmann, Aleida: Der lange Schatten der Vergangenheit: Erinnerungskultur und Geschichtspolitik. München 2006.
[2] Kozhinov, W.: Der fünfte Absatz. Zwischennationale Konflikte in Russland. 2005 (Russisch: Пятый пункт. Межнациональные противоречия в России).
[3] Nora, Pierre: Nachwort. Deutsche Erinnerungsorte. In: Etienne François / Hagen Schulze (Hrsg.): Deutsche Erinnerungsorte. Bd. 1. München 2006.
[For an English version please scroll down.]
Некоторое время назад историографы, исследующие процессы, кардинально изменившие облик современной исторической науки, заговорили о “мемориальном повороте” рубежа XX-XXI вв.[1]. “Сущность этого поворота состоит в том, что предметом исследования для историков все чаще становится не историческое событие или явление как таковое, а сама память о прошлом, живущая в сознании общества: ее содержание, способы трансляции, социальные функции”[2].
“Длинная тень прошлого” – так называется книга известного немецкого историка, культуролога, антрополога, профессора университета в Констанце, члена Берлинско-Бранденбурской академии наук, исследователя исторической памяти Алейды Ассман. Презентация ее русского перевода, вышедшего в издательстве “Новое литературное обозрение”, состоялась 17 октября 2014 г.[3]. Базовым фундаментом книги является трагическая история XX в. и немецкая коллективная память. Читая текст, не устаешь удивляться, насколько поразителен опыт, который приобрела немецкая нация по преодолению “груза прошлого”. Не может не заслуживать уважения то, с каким достоинством немцы прошли этот нелегкий путь, пытаясь разобраться с травматическим опытом прошлого.
Размышления о прочитанном натолкнули на мысли о том, что представляет собой современный тезаурус историка, какие исторические понятия определяют образ исторической науки сегодня, как эти понятия соотносятся друг с другом, и как, в свою очередь, этот понятийный ряд соотносится с процессами, происходящими в отечественном историознании, поскольку в тексте А. Ассман присутствует также и обращение к российским историографическим практикам и вообще практикам конструирования коллективной памяти.
Мне представляется, что к числу актуальных понятий, вокруг которых сегодня ведутся непрекращающиеся дискуссии, с полным правом могут быть отнесены такие понятия, как “историческая память” (“historical memory”), “историческая политика” (“historical policy”), “публичная история” (“public history”), “цифровая история” (“digital history”). Они отражают нынешний этап развития исторического знания, которое переживает “поворот”, связанный с появлением новых путей выхода в публичную сферу, когда оно перестает быть сугубо академическим знанием “для посвященных” и выходит на улицы и площади больших городов, другие публичные площадки.
Объединяющей основой исторической памяти, исторической политики и публичной истории являются коммеморации, т.е. праздники, посвященные историческим событиям, юбилеи, дни памяти и т. п. Коммеморации являются одним из источников формирования исторической памяти; они способствуют переводу исторического знания с академического языка на язык публичных репрезентаций, т.е. являются актами публичной истории; коммеморации используются в наборе практик исторической политики для более эффективного продвижения государством поддерживаемой им версии тех или иных событий прошлого.Что касается цифровой истории, то это исследовательское направление, вырабатывающее принципы междисциплинарного сотрудничества по вопросам теории и методики оцифровки исторических источников и памятников историко-культурного наследия, является инструментом коммеморативных практик, так как его методики репрезентации памятников историко-культурного наследия широко используются организаторами публичных репрезентаций.
Насколько важно для современного российского историка осознавать неслучайность данного понятийного ряда, его внутреннюю взаимосвязь и взаимообусловленность? Мы являемся свидетелями того, как наше общество все более и более охватывает “эпидемия исторической невменяемости”. Использование истории во властном дискурсе в нынешние “времена нестабильности” порождает весьма серьезные опасения в том, что общество вновь скатывается к временам бытования исторического знания как некоего мифологического комплекса. Пещерный уровень “овладения историей” внушает серьезные опасения по поводу душевного здоровья нации в целом, равно как “переоткрытие” сакральных мест с конкретной географической привязкой, “духоподъемные” речи политических лидеров с отчетливо выраженным односторонним бэкграундом.
Мы рискуем оказаться в непомерно длинной тени собственного прошлого, являющейся, по А. Ассман, “универсальной метафорой плена, который не кончается и из которого нельзя вырваться”[4]. Сознавая происходящие с историческим знанием метаморфозы, профессиональные историки могут оказать весьма существенное влияние на контенты и исторической политики, и публичной истории, ненавязчиво присутствуя в процессах конструирования исторической памяти социума, активно используя при этом возможности цифровой эры. Зачем это нужно самим историкам? Чтобы явить миру полезность своего ремесла. Для начала. Чтобы профессионально участвовать в сохранении исторической памяти социума, членами которого они являются. По большому счету.
Думается, что в этих и без того непростых для развития современной российской исторической науки условиях, продолжать дискутировать по поводу очередных инициатив В.А. Мединского – это значит смотреть назад, а не думать о будущем. Нам не Мединский сегодня нужен – «нам нужна своя Ассман”[5].
Литература
[1] Репина Л.П. Историческая наука на рубеже XX-XXI вв.: социальные теории и историографическая практика. – М.: Кругъ, 2011. – C. 557.
[2] Леонтьева О.Б. «Мемориальный поворот” в современной российской исторической науке // Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории / гл. ред. Л.П. Репина. Вып. 50. – М., 2015. – С. 59.
[3] Ассман А. Длинная тень прошлого: Мемориальная культура и историческая политика: пер. с нем. – М.: Новое литературное обозрение, 2014.
[4] Ассман А. Длинная тень прошлого: Мемориальная культура и историческая политика: пер. с нем. – М.: Новое литературное обозрение, 2014. – С.305.
[5] Завадский А.И. Нам нужна своя Ассман // Журнал исследований социальной политики. – 2015. – Т. 13. №3. – С. 501.
—————————-
Some time ago, historians, who studied processes that radically changed the face of modern history science, began talking about “the memory turn” of the edge of 20-21st centuries.[1] “The essence of this shift is that the subject of study for historians increasingly becomes not a historical event or phenomenon as such, but the memory of the past, living in the consciousness of society: its content, methods of broadcasting, social functions”.[2]
“The long shadow of the past” – this is the titles of the book by well known German historian, researcher of historical memory Aleida Assmann, culture expert, anthropologist, professor of the University of Constance, a member of the Berlin-Brandenburg Academy of Sciences. Presentation of its Russian translation, published in publishing house “New Literary Review”, held October 17, 2014.[3] The basic foundation of the book is the tragic history of the XX century, and the German collective memory. Reading the text, you do not get tired to be surprised how amazing an experience that has acquired the German nation to overcome the “burden of the past”. It cannot but deserve respect for that dignity with which the Germans have gone through this the hard way, trying to deal with the traumatic experiences of the past.
Reflections on the read prompted to think about what is a modern thesaurus of a historian, what historical concepts determine the way of historical science today, how these concepts relate to each other, and how in turn this conceptual row is related to the processes occurring in the domestic history knowledge as there are an appeal to the Russian historiography practices and general practices of collective memory construction in the A. Assmann’s text.
It seems to me that among the current concepts around which the ongoing discussions are underway today, rightfully can be assigned such concepts as “historical memory”, “historical policy”, “public history”, “digital history”. They reflect the current stage of development of historical knowledge which is experiencing a “turn” associated with the emergence of new ways generating in the public sphere when it ceases to be purely academic knowledge only “for selected” and take to the streets and squares of large cities and other public sites.
The unifying basis of historical memory, historical politics and public history are the commemoration, in other words the holidays devoted to historical events, anniversaries, days of remembrance etc. The commemorations are one of the sources of the historical memory. They contribute to the transfer of historical knowledge from academic language into public representations, so they are acts of public history; commemorations are used in a set of practices in the politics of history for more effective promotion by the state their version of certain events of the Past. The research trend of digital history generates the principles of interdisciplinary cooperation on issues of theory and methodology of digitization of historical sources and monuments of historical and cultural heritage, it is a tool of commemorative practices, as its method of representation of historical and cultural heritage are widely used by the organizers of public representations.
How important is it for the modern Russian historian to be aware of the logic of this conceptual row, its internal interconnection and interdependence? We are witnesses of how our society is more and more covered “epidemic of historical irresponsibility”. The Usage of the history in the power discourse in the current “turbulent times” gives rise to very serious concerns that the company rolls back to the time of existence of historical knowledge as a kind of mythological complex. Cave level of “master of history” causes for serious concern about the mental health of the nation as a whole, as well as the “rediscovery” of sacred places with a specific geo-referenced, “soul increasing” speeches of political leaders with a distinct one-sided backgrounds.
We risk to find ourselves in the excessively long shadow of our own past, which, according to A. Assmann, “the universal metaphor for captivity, which does not end and from which you cannot escape”[4]. Observing the metamorphosis with historical knowledge, professional historians can have a very significant impact on the content and historical politics, and public history, being unobtrusively present in the process of constructing historical memory of society, actively using the opportunities of the digital era. Why it is essential for historians? It is necessary to show the utility of their craft to the world. To start with this, it is crucial to be professionally involved in the preservation of the historical memory of the society, which they are members by and large.
It seems that in these already difficult for the development of modern Russian historical science terms, continue to debate over the next initiatives of V. Medinsky – which means to look back and not think about the future. We do not need today V. Medinsky – “we need our own Assmann”[5].
References
[1] Repina L.P. Istoricheskaya nauka na rubezhe XX-XXI vv.: social’nye teorii i istoriograficheskaya praktika. – M.: Krug, 2011. – p. 557.
[2] Leont’eva O.B. «Memorial’nyj povorot» v sovremennoj rossijskoj istoricheskoj nauke // Dialog so vremenem. Al’manah intellektual’noj istorii / gl. red. L.P. Repina. Vyp. 50. – M., 2015. – p. 59.
[3] Assmann A. Dlinnaya ten’ proshlogo: Memorial’naya kul’tura i istoricheskaya politika. – M.: Novoe literaturnoe obozrenie, 2014.
[4] Tam je.– p.305.
[5] Zavadskij A.I. Nam nuzhna svoya Assman // ZHurnal issledovanij social’noj politiki. – 2015. – T. 13. №3. – p. 501.
[For an English version, please, scroll down.]
Ответ автора / Author’s Reply
Бум мемориальных исследований и споры вокруг исторических коммемораций продолжаются в России. Это подтверждают комментарии коллег, откликнувшихся на мой текст. Сразу замечу, я не во всем согласен с комментарием уважаемой Людмилы Хут о том, что нам нужен не В.Мединский, а «нам нужна своя А. Ассман».
В целом повторяю, изучение исторической памяти для России действительно является актуальным, чтобы опять не свернуть с магистрального направления мировой науки истории на проселки в поисках «особого» пути и «здоровой коллективной идентичности». История все больше становится интернациональной областью знаний по постановке вопросов, методам исследования, способам использования свидетельств и материалов, и, наконец, по формам их интерпретации. А вот пути передачи полученного исторического знания остаются во многом национальными, связанными с особенностями культуры, языка, ментальности.
Не соглашусь с пафосными оценками Maria Stikhina патриотизма и постановкой «воспитания памяти» впереди «развития критического мышления». Между последним понятием и любым процессом воспитания, связанным с навязыванием чего-то, имеется дистанция. Тем более, что мы в России имеем печальные по последствиям традиции и эксперименты в этой области. «Воспитание памяти» должно быть основано на какой-то идеологии. Идеология запрещена статьей Конституции Российской Федерации. Возвращаться к тому, что уже было в советские времена, наверно, не стоит. В. Кожинов написал подлинно прекрасные слова о чувстве Родины, и роль писателя в процессах фиксирования идентичности – велика. Но мы знаем и другие примеры. Вспомним о «головоломках» исторической памяти о Первой мировой войне. Большевистское руководство, начиная с 1920х делало все, чтобы официальные практики коммеморации были направлены на сохранение памяти об Октябрьской революции и Гражданской войны в России (1917-1922), а не о Первой мировой. Проводилась и особая политика «разоблачения» памяти о Великой войне, конструировавшейся в Европе. Ярким примером «подрывной» пропаганды, направленной против коммеморации Первой мировой войны была литература, одобренная советской цензурой. Достаточно известный писатель Владимир Лидин в романе «Могила неизвестного солдата» (1932) утверждал, что тело солдата, захороненного под Триумфальной аркой в Париже, принадлежало не героическому патриоту-французу, а русскому, сражавшемуся в иностранном легионе, который был убит, отказавшись выполнить приказ. К сожалению, создание мифов продолжает оставаться частью современного контекста исторической памяти.
Изучение истории в школе действительно зависит от многих факторов. Спасибо Anton Lokhanin, что Вы обратили внимание не только на изменение программ, которые в действительности пишут, в основном, не для учеников, а для проверяющих органов. Критерии оценки преподавателей с прицелом на результаты Единого государственного экзамена могут серьезно влиять на все попытки творческих учителей сопровождать изучение учащимися настоящей истории, и формировать самостоятельное мышление.
Получается, что в области исторической памяти в условиях разобщенности российского социума нам нужна своя Ассман (а лучше, не одна, а много Ассман), но нам никуда не деть и В. Мединского. Несмотря на всю одиозность и политизированность многих заявлений В.Мединского, он передает точку зрения не только государства, но и значительной части публики, желающей, во что бы то ни стало, иметь положительный образ прошлого России. Эта часть наших соотечественников ничего не желает знать о плохих страницах истории, не хочет причинять себе огорчения и тем более нести какую-то ответственность за прошлое. Разобщенность российского общества по вопросам истории достигла значительной величины. Это не может не отражаться на школьной истории.
—–
Author’s Reply
Great interest to the memorial studies and disputes around historical kommemoration continue in Russia. It is confirmed by the comments of the colleagues who have responded to my text. I would like to emphasize, that I don’t completely agree with Liudmila Huth’s comment that we don’t need V. Medinsky, but “we need A. Assman”.
I’d like to repeat, that study of historical memory is really actual for Russia not to turn away from the main direction of world history science by searching for a „special way of development“ and for “normal collective identity”. History is getting today more and more international: in formulation of questions, research methods, ways of using of facts and finally in forms of their interpretations. But the ways of transition of accumulated historical knowledge remain mainly national and stay connected with specialties of culture, language, mentality.
I don’t agree with pathos appraisal given by Maria Stikhina to the patriotism and positioning of „influencing to memory“ before of „development of critical thinking“. There is without doubt a distance between the last concepts and any education process which imposes something. Especially as we have traditions and experiments with the sad consequences in this area. „Influencing to memory“ should be based on some ideology. Ideology is generally prohibited by article of the Russian Constitution. Probably we shouldn’t come back to what was in Soviet period. V. Kozhinov has written a really great words about feeling of Homeland and writer plays a great role in the identity fixation process. But there were also other examples. Think about the debatable historical memory of First World War. Since 1920 the Bolsheviks had done all in order to direct official practices of a co-memoration to preservation of the October revolution and Civil war memory in Russia, but not memory of World War I. There was a special policy against a construct of the Great War, created in Europe. Soviet literature approved by the censorship was a drastic example of the “blasting” promotion directed against a co-memoration of World War I. Rather well-known writer Vladimir Lidin in the novel “Tomb of the Unknown Soldier” (1932) claimed, that the body of the soldier buried under the Triumphal arch in Paris belonged not to the heroic French patriot, but to the Russian, who was fighting in foreign legion and had been killed, because of refusing to execute the order. Unfortunately, the creation of myths remains part of the modern context of historical memory.
History studies at school really depend on many factors. Thanks to Anton Lokhanin for that he has paid attention not only to changes in the programs, which are in fact written mostly not for the pupils, but for the inspecting bodies. Criteria of teacher evaluation based on results of the unified state examination can in fact influence on all attempts of creative teachers to accompany studying by pupils of the real history and to create independent thinking.
It seems, that because of the dissociation of the Russian society in the field of historical memory we need our own Assman (and it is better, not one, but a lot of Assmans), but we can’t reject V. Medinskyi. Despite of many odium and politicization statements of V. Medinsky he transfers the point of view not of only the state, but of considerable part of the public as well, who wishes to have, by all means, a positive image of the past of Russia. This part of our compatriots wish to know nothing about black pages of history. They don’t want to give trouble to themselves and to be responsible for the past. Dissociation of the Russian society in historical questions has reached its considerable meaning. This directly influences the history in the school.