Политизация истории и активное использование прошлого как аргумента в современных спорах не новое явление. Однако в последние десятилетия этот процесс достиг небывалого накала. Россия представляет собой один из острых случаев мемориальных боев. Первой областью прошлого, над которой государство установило контроль, оказалась история Второй мировой войны. В последние же месяцы люди и организации, занимающиеся историей репрессий и работающие с травматической памятью России середины XX века, оказались под ударом, синхронизированным с наступлением государства на политические права граждан. 

Помнить о репрессиях

Одной из главных перемен в общественном отношении к прошлому последних десятилетий было обращение к судьбам конкретных людей, ставших жертвами политических репрессий середины XX века, поиск и установление мест захоронений этих людей, восстановление памяти о них. Самые яркие инициативы в этом направлении включают движение Последний адрес (установление табличек с именами репрессированных на стенах домов, где они жили перед арестом), базу данных «Бессмертный барак», пополняемую в сети Интернет, личные расследования судеб жертв режима, совершаемые их потомками (наиболее яркий пример – дело Дениса Карагодина, в специальном блоге постоянно информирующего о том, как продвигается его архивный поиск виновных и лично участвовавших в убийстве его прадеда Степана).[1]

К этой работе по превращению памяти о терроре из личной трагедии отдельных семей в явление общественной значимости относится и установление мест захоронений жертв сталинского режима, которым занимались и занимаются как общество «Мемориал», так и независимые историки и активисты по всей стране. В некоторых случаях, таких как Бутовский полигон в Москве или Левашовская пустошь в Петербурге, эти места оказалось относительно легко установить. В других – там, где дело происходило вдали от городов посреди огромных лесов и болот, – найти такие места дело нелегкое. Именно таково урочище Сандармох, неподалеку от Медвежьегорска в Карелии. В 1997 году петрозаводский активист Юрий Дмитриев, работая с экспедицией «Мемориала» обнаружил и идентифицировал Сандармох как место захоронения тысяч жертв ГУЛАГа. С этого момента он стал хранителем и исследователем памяти о погибших, привлекая к Сандармоху российское и международное внимание.[2]

Дистанция и инициатива

Государство в 1990-е и даже в 2000-е годы поддерживало инициативы «Мемориала», потом установило по отношению к ним нейтральную дистанцию. Резкий перелом случился примерно в 2014 – 2015 годах. Изменение политического курса страны привело с начала 2015 года к многочисленным попыткам реабилитации Сталина и установки ему памятников в разных регионах страны. Президент России Владимир Путин прервал эту волну, реанимировав в конце лета того года законопроект об увековечивании памяти жертв политических репрессий и проведя его через Государственную Думу к весне 2016 года. Однако с этого момента, как представляется, государство постаралось установить свой контроль над этой коммеморацией, изменив ее приоритеты и формы.

Если главной формой ежегодного поминания жертв репрессий была и остается многочасовая читка имен погибших у Соловецкого камня, то государственный монумент жертвам «Стена скорби», установленный в Москве осенью 2017 года, подчеркнуто обезличен.[3]

В 2016 году силовые органы российского государства начали атаку на главных мнемонических акторов российского общества и на результаты их многолетних изысканий. Общество «Мемориал» получило статус «иностранного агента». Юрий Дмитриев был арестован в конце года по обвинению в изготовлении детской порнографии (как предполагают его сторонники, такое обвинение сознательно было избрано для предотвращения мобилизации поддержки), а когда обвинение развалилось в суде (редкость для современной России) и Юрий Дмитриев был оправдан весной 2018 года, правоохранители Карелии добились отмены оправдательного приговора и снова арестовали Дмитриева по еще более тяжелым обвинениям. Одновременно официальные лица Карелии при поддержке федеральных про-правительственных средств массовой информации выдвинули версию, будто в Сандармохе захоронены не жертвы советских репрессий, а красноармейцы, расстрелянные финнами во время Второй мировой войны.

Экспедиции

Один их главных инструментов государственной мемориальной политики Российское военно-историческое общество, возглавляемое министром культуры России Владимиром Мединским (известным, в частности, тем, что считает полезные исторические мифы более важными, чем исторические факты) направило в Сандармох экспедицию для раскопок захоронений с задачей доказать, что люди, чьи останки лежат в этом урочище не были жертвами советского государства. Поводом для экспедиции послужило письмо от 15 июля 2019 года исполняющего обязанности министра культуры Карелии Сергея Соловьева, в котором, в частности, говорится, что «спекуляции» вокруг Сандармоха «не только наносят ущерб международному имиджу России, закрепляют в общественном сознании граждан необоснованное чувство вины перед якобы репрессированными представителями зарубежных государств, позволяют выдвигать необоснованные претензии к нашему государству, но и становятся консолидирующим фактором антиправительственных сил в России»[4]. Так в официальном письме память о репрессированных оказалась связана с иностранным вмешательством и деятельностью оппозиции.

После публикации письма и поднявшейся волны протестов начальник Соловьева министр культуры Карелии Алексей Лесонен уточнил 15 августа, что карельские власти не сомневаются, что в Сандармохе есть захоронения жертв политических репрессий, однако «достоверно известно только, например, о соловецком этапе», однако «уже очевидно», что «там были захоронения, не относящиеся к периоду 30-х годов».[5]

Несмотря на то, что инициатива переформатирования образа Сандармоха и преследование Юрия Дмитриева идут от региональных властей Карелии, однако они оказались в русле более широкой смены политического курса и потому были поддержаны такими акторами как РВИО и федеральные средства массовой информации.

Таким образом, перевод «Мемориала» в статус «иностранного агента», судебное преследование Юрия Дмитриева и попытка оспорить образ Сандармоха, а также множество подобных действий власти в других случаях указывают на то, что Российское государство меняет свое отношение к памяти о репрессиях.[6]

Политический прогноз

Сложнее определить, как именно государство планирует вписывать историю репрессий в свою историческую политику. Невозможно вернуться к полному замалчиванию или отрицанию политических репрессий середины XX века. Однако представляется, что режим ощущает в их активном обсуждении опасность для своего курса. Многие опасаются, что режим больше не считает репрессии чем-то невозможным для себя (а многие указывают на то, что возбуждение уголовных дел по обвинению участников мирных протестов в Москве в июле-августе 2019 года носит характер политической репрессии), и потому пытается разбить осуждение этой практики представлениями о «неоднозначности» тех событий. Возможно, серьезную роль в переоценке является и переход российского государства к режиму осажденной крепости, в которой любая критика собственного прошлого воспринимается как аргумент, помогающий врагу (то есть практически всему западному миру).

Прошлое в России сегодня стало аргументом политической борьбы.

_____________________

Литература

• Petrov, Nikita. “Palachi Sandarmokha (Buthers of Sandarmokh).” Novaya gazeta, August 4, 2017.
• Kurilla, Ivan. “The Implications of Russia’s Law against the “Rehabilitation of Nazism””. PONARS Eurasia Policy Memo 331, August 2014, http://www.ponarseurasia.org/memo/201408_Kurilla (Последний раз доступ был получен 27 сентября 2019 года).

Ссылки в Интернете

• Irina Flige Interview about repression denial based on the Sandarmohk case, Meduza, 16 August 2019: https://meduza.io/my-znaem-kto-sovershil-eti-prestupleniya (Последний раз доступ был получен 27 сентября 2019 года).
• The Life’s Work and Trial of Yury Dmitriev: https://dmitrievaffair.com/sandarmokh/ (Последний раз доступ был получен 27 сентября 2019 года).
• Those killed at Sandormokh in 1937-8, a list of 5,127 names compiled by the historian Yury A. Dmitriev: https://sand.mapofmemory.org/filter/?q=&type=3 (Последний раз доступ был получен 27 сентября 2019 года).

_____________________
[1] См. сайт проекта «Последний адрес» https://www.poslednyadres.ru, сайт проекта «Бессмертный барак» https://bessmertnybarak.ru, сайт проекта Дениса Карагодина https://karagodin.org
[2] «Юрий Дмитриев – человек, обнаруживший Cоловецкий расстрел в урочище Сандормох» // Соловецкая энциклопедия. http://www.solovki.ca/people_18/dmitriev.php
[3] Neil MacFarquhar. «Critics Scoff as Kremlin Erects Monument to the Repressed» // New York Times. October 30, 2017. https://www.nytimes.com/2017/10/30/world/europe/russia-soviet-repression-monument.html
[4] Facebook page “Дело Дмитриева”. https://www.facebook.com/groups/delo.dmitrieva/permalink/1214427038739808/
[5] «В Сандармохе захоронены жертвы репрессий и, предположительно, расстрелянные финнами красноармейцы – министр культуры Карелии» // Interfax, 15 августа 2019. http://www.interfax-russia.ru/NorthWest/news.asp?id=1056343&sec=1671
[6] Николай Эппле. Дело Сандармоха, или можно ли повернуть историю вспять // https://www.raamoprusland.nl/pyc/1369-2019-08-14-07-43-07

_____________________

Авторы фотографий

Levashovo © 2019 Ivan Kurilla.

Рекомендация для цитирования

Kurilla, Ivan: Вслед за сменой политики – смена отношения к памяти. In: Public History Weekly 7 (2019) 28, DOI: dx.doi.org/10.1515/phw-2019-14240.

The politicization of history and the use of the past in contemporary debates is nothing new. In recent decades, however, this process has grown particularly intense. Russia is perhaps one of the most acute cases of the battle over memory and memory culture. The first period of the past that the Russian state decided to control was World War 2. Recently, people and organizations dealing with the memory of political repressions and working with the traumatic memory of Russia’s mid-20th century have become targets of state pressure, simultaneously with the new onslaught against the political rights of Russian citizens.

Remembering Persecution

One of the main recent changes in public attitudes to the past is addressing the fate of the victims of political repression. This turn has included biographical and genealogical research, as well as establishing the sites where ordinary people died, were executed and buried. The list of the most visible initiatives includes the Last Address (mounting small tablets bearing the victims’ names on the walls of the houses they occupied before being arrested), the Immortal Prison Barrack Database, created by activists and relatives, private investigations into the circumstances of the murders committed by the state’s coercive bodies in the 1930s (such inquiries are being initiated by the descendants; the most famous example is perhaps Denis Karagodin, who maintains a web blog about his archival search for the names of all the perpetrators of his great grandfather’s murder).[1]

Such work turns private and family tragedies into cases of public importance; it also includes the search for the huge burial grounds of the regime’s victims, the work currently being undertaken by Memorial, as well as by independent historians and activists nationwide. In some cases, such as Butovo Shooting Ground in Moscow and Levashovo in St. Petersburg, the locations are easy to find. In other cases, however (e.g. in the Siberian or Northern forests in the vast lands of the Gulag), locating the exact sites becomes a challenge. This was the case with Sandarmokh near Medvezhiegorsk in Karelia. In 1997, Yuri Dmitriev, a Petrozavodsk activist working with the Memorial Society, found and identified Sandarmokh as the burial place of thousands of Gulag prisoners. Dmitriev has since become their memory’s keeper and researcher. He has successfully brought the site to national and international attention.[2]

Distance and Initiative

In the 1990s, and even in the 2000s, the Russian state supported memorial initiatives, but later established a distance (although still a rather benign one) between memorial activities and its own memorial politics. This approach changed abruptly in 2014–2015, when the Russian political course shifted in 2015 to numerous initiatives aiming to “rehabilitate Stalin” and even to erecting a monument to the Soviet dictator. President Vladimir Putin halted that wave at the end of the same year, when he revived legislation to commemorate the victims of political repression and made that policy into law. However, since approximately that time the Russian state has been attempting to control commemoration by changing its priorities and shape.

The main public form of annual remembrance was and still is the reading aloud (for several hours) of the names of the victims near “Solovetsky Stone” (the main memorial site in Moscow). The state-erected memorial Wall of Sorrow, erected in Moscow in autumn 2017, is conspicuously nameless and faceless.[3]

In 2016, the Russian state began attacking the main mnemonic actors of Russian society and the results of their work. The Memorial Society was labelled a “foreign agent.” Yuri Dmitriev was arrested at the end of 2016 and accused of producing child pornography (in a move that his supporters believe was adopted to make support for him less likely). The case floundered in court and Dmitriev was acquitted in the spring of 2018. Nevertheless, Karelian law enforcers managed to revoke his acquittal and rearrested Dmitriev again, now on even more severe charges. At the same time, the Karelian authorities, with the support of the federally-controlled media, introduced a new “version”: Sandarmokh, so the message, was not a burial site of the victims, but rather of Red Army soldiers killed by Finnish forces during WWII.

Expeditions

The Russian Society for Military History (RVIO), one of the main tools of state memory politics, is overseen by the Minister of Culture Vladimir Medinsky (who is infamous, in particular, for his public support of useful historical myths against historical facts). The RVIO sent an expedition to Sandarmokh to excavate burial places and to prove that the hecatomb was not created by the Soviet state. The expedition was prompted by a letter sent by Sergey Soloviev, the acting Karelian Minister of Culture, which stated that “speculations” about Sandarmokh would “not only damage Russia’s international reputation, cement in public opinion the unsubstantiated feeling of guilt before the supposedly repressed representatives of foreign countries, allow unfounded demands to be imposed on our state, but also become a consolidating factor for anti-governmental forces in Russia.”[4] Thus, in an official letter, the memory of the victims of state repression was linked to foreign interference and opposition politics.

After the letter was published and protests surged, Soloviev’s superior Karelian Minister of Culture Aleksei Lesonen amended the official position. On August 15, he stated that the Karelian authorities had no doubts about the existence of burial sites for the victims of political repression. However, they only knew “about the Solovetsky group.” Besides, it was “already obvious” that “there also were burials dating from after the 1930s.”[5]

Despite the regional Karelian authorities being responsible for reshaping Sandarmokh history and for persecuting Yuri Dmitriev, such measures reflect a wider tendency toward steering political events and debate in a different direction. This is the only reason why they were supported by the RVIO and the federal media. Labelling the Memorial Society as a “foreign agent,” Dmitriev’s persecution, attempts to question Sandarmokh, as well as similar actions in other cases, suggest that the Russian state is changing its position on remembering political repression.[6]

Political Forecast

Saying that, it is more difficult to define how the state will choose to fit the history of political repression into its memorial policy. Restoring total silence about or denying political repression seems impossible. However, the current regime appears to see a danger in the ongoing discussions about that legacy. Some commentators fear that it has stopped viewing political repression as something unacceptable in itself (and, as an example of political repression, has brought criminal charges against peaceful demonstrators, who took the streets of Moscow in July and August 2019 ). They believe that this explains the shift  from the unconditional condemnation of repression to seeing it merely as an instance of “controversial” policy. It is possible to link that reassessment to the Russian state’s retreat to a siege mentality, when the state sees any criticism of its past as support for the enemy.

The past in Russia has become the argument on the which the present political struggle turns.

_____________________

Further Reading

• Petrov, Nikita. “Palachi Sandarmokha (Buthers of Sandarmokh).” Novaya gazeta, August 4, 2017.
• Kurilla, Ivan. “The Implications of Russia’s Law against the “Rehabilitation of Nazism””. PONARS Eurasia Policy Memo 331, August 2014, http://www.ponarseurasia.org/memo/201408_Kurilla (last accessed 27 September 2019).

Web Resources

• Irina Flige Interview about repression denial based on the Sandarmohk case, Meduza, 16 August 2019: https://meduza.io/my-znaem-kto-sovershil-eti-prestupleniya (last accessed 27 September 2019).
• The Life’s Work and Trial of Yury Dmitriev: https://dmitrievaffair.com/sandarmokh/ (last accessed 27 September 2019).
• Those killed at Sandormokh in 1937-8, a list of 5,127 names compiled by the historian Yury A. Dmitriev: https://sand.mapofmemory.org/filter/?q=&type=3 (last accessed 27 September 2019).

_____________________
[1] See project web site “Last Address” https://www.poslednyadres.ru, web site “Immortal Prison Barrack” https://bessmertnybarak.ru, web site of Denis Karagodin https://karagodin.org (last accessed 27 September 2019).
[2] “Yurii Dmitriev – chelovek, obnaruzhivshii Solovetsky rasstrel s urochishche Sandarmokh” (Yuri Dmitriev – a person who found Solovky murder in Sandarmokh, Solovki entsiklopedia, http://www.solovki.ca/people_18/dmitriev.php  (last accessed 27 September 2019).
[3] Neil MacFarquhar. “Critics Scoff as Kremlin Erects Monument to the Repressed,” New York Times October 30, 2017, https://www.nytimes.com/2017/10/30/world/europe/russia-soviet-repression-monument.html  (last accessed 27 September 2019).
[4] Facebook page “Delo Dmitrieva”, https://www.facebook.com/groups/delo.dmitrieva/permalink/1214427038739808/  (last accessed 27 September 2019).
[5] “V Sandarmokhe zakhoroneny zhertvy repressii I, predpolozhitelno, rasstrelannye finnami krasnoarmeytsy – ministr kultury Karelii” (“In Sandarmokh victims of repressions were buried and, supposedly, Red Army soldiers killed by Finns, – Minister of Culture, Karelia),” Interfax 15 August 2019, http://www.interfax-russia.ru/NorthWest/news.asp?id=1056343&sec=1671  (last accessed 27 September 2019).
[6] Nikolay Epple. “Delo Sandarmokha, ili Mozhno li povernut istoriyu vspat (Sandarmokh Case, or Is it possible to reverse history),” https://www.raamoprusland.nl/pyc/1369-2019-08-14-07-43-07  (last accessed 27 September 2019).

_____________________

Image Credits

Levashovo © 2019 Ivan Kurilla.

Recommended Citation

Kurilla, Ivan: How Policy Change Affects Memory Politics. In: Public History Weekly 7 (2019) 28, DOI: dx.doi.org/10.1515/phw-2019-14240.

Die Politisierung der Geschichte und die Verwendung der Vergangenheit in zeitgenössischen Debatten ist nichts Neues. In den letzten Jahrzehnten hat dieser Prozess jedoch eine besonders hohe Intensität erreicht. Russland stellt einen der akutesten Fälle der Auseinandersetzung um Erinnerung und Erinnerungskultur dar. Die erste Periode der Vergangenheit, die der russische Staat zu kontrollieren beschloss, war der Zweite Weltkrieg. Zuletzt wurden Menschen und Organisationen, die sich mit der Erinnerung an politische Repressionen und der Arbeit mit traumatischen Erinnerungen an die Mitte des 20. Jahrhunderts in Russland befassen, zum Ziel staatlichen Drucks, der einhergeht mit einem neuen Angriff auf die politischen Rechte der russischen Zivilgesellschaft. 

Verfolgungserinnerung

Eine der wichtigsten Veränderungen in der öffentlichen Einstellung zur Vergangenheit in jüngster Zeit war die Auseinandersetzung mit dem Schicksal jener einfachen Menschen, die Opfer von politischen Repression wurden. Diese Aufarbeitung beinhaltet biografische und genealogische Forschungen sowie das Ausfindigmachen von Hinrichtungs- sowie Grabstätten. Zu den sichtbarsten Initiativen gehören die “Last Address” (das Anbringen kleiner Schilder mit den Namen der Opfer an den Wänden jener Häuser, die sie vor ihrer Verhaftung bewohnten), eine Datenbank von ehemaligen Gefängnisbaracken, von den Nachkommen der Inhaftierten initiiert und von Aktivist*innen und Verwandten betrieben, sowie private Ermittlungen zu den Umständen der Morde, die von staatlichen Zwangsorganisationen in den 1930er Jahren begangen wurden (das bekannteste Beispiel ist Denis Karagodin, der seine archivarische Suche nach den Namen aller Täter, die an der Ermordung seines Urgroßvaters beteiligt waren, in einem Web-Blog festhält).[1]

Diese Arbeit macht private und familiäre Tragödien öffentlich bedeutsam; sie umfasst auch die Suche nach den riesigen Gräbern der Regimeopfer, die Arbeit der Memorial International sowie unabhängiger Historiker*innen und Aktivist*innen im ganzen Land. In einigen Fällen, wie beispielsweise bei Butovo in Moskau und Levashovo in St. Petersburg, bereitet die Standortfindung keine Probleme. In anderen Fällen jedoch — in den sibirischen oder nördlichen Wäldern im weiten Land des Gulag — wird die genaue Lokalisierung zur Herausforderung. Dies war bei Sandarmokh (in der Nähe von Medvezhiegorsk) in Karelien der Fall. 1997 fand und identifizierte der Petrosawodsk-Aktivist Juri Dmitriev in Zusammenarbeit mit Memorial Sandarmokh als Grabstätte für Tausende von Gulag-Häftlingen. Seither wurde Dmitriev zum Hüter und Erforscher ihres Andenkens. Es ist ihm gelungen, den Ort in den Fokus nationaler und internationaler Aufmerksamkeit zu rücken.[2]

Distanz und Initiative

In den 1990er und sogar noch in den 2000er Jahren unterstützte der russische Staat Memorial-Initiativen, schaffte jedoch später eine (wenn auch noch eher unbedeutende) Distanz zwischen Memorial-Aktivitäten und seiner eigenen Gedenkstättenpolitik. Die abrupte Änderung dieses Ansatzes erfolgte 2014–2015. Der Kurswechsel in Russland führte 2015 zu zahlreichen Initiativen zur “Rehabilitierung Stalins” und sogar zur Errichtung eines Denkmals für den sowjetischen Diktator. Präsident Vladimir Putin stoppte diese Welle Ende des Jahres, als er die Gesetzgebung zum Gedenken an die Opfer der politischen Repressionen wieder aufnahm und gesetzlich verankerte. Seit etwa dieser Zeit versucht der Staat jedoch, die Gedenkkultur zu kontrollieren, indem er seine Prioritäten und Gestalt ändert. Die wichtigste öffentliche Form des jährlichen Gedenkens war und ist das stundenlange Verlesen der Namen der Opfer in der Nähe des “Solowetzki-Steins” (Gedenkstätte Moskau). Die staatlich errichtete Trauermauer, im Herbst 2017 in Moskau erbaut, ist auffallend namen- und gesichtslos.[3]

Im Jahr 2016 begann der russische Staat seine Attacke auf die wichtigsten Akteure der Erinnerungskultur in der russischen Gesellschaft und auf die Ergebnisse ihrer Arbeit. Memorial wurde als “ausländischer Agent” bezeichnet. Juri Dmitriev wurde Ende desselben Jahres verhaftet und beschuldigt, Kinderpornographie produziert zu haben (um irgendwelche Unterstützung für ihn noch unwahrscheinlicher zu machen, wie seine Unterstützer vermuteten). Der Anklage scheiterte vor Gericht und Dmitriev wurde im Frühjahr 2018 freigesprochen Jedoch gelang es den karelischen Strafverfolgungsbehörden, den Freispruch aufzuheben und Dmitriev erneut unter noch schwererer Anklage zu verhaften. Gleichzeitig führten die karelischen Behörden mit Unterstützung der staatlich kontrollierten Medien eine neue “Version” der Geschichte ins Feld: Sandarmokh war demnach keine Grabstätte der Opfer, sondern von Soldaten der Roten Armee, die von finnischen Streitkräften während des Zweiten Weltkriegs getötet wurden.

Expeditionen

Eines der Hauptinstrumente der staatlichen Gedächtnispolitik, die Russische Gesellschaft für Militärgeschichte (RVIO), die unter der Schirmherrschaft von Kulturminister Vladimir Medinsky steht (berüchtigt, insbesondere für seine öffentliche Unterstützung nützlicher historischer Mythen gegen historische Fakten), schickte eine Expedition nach Sandarmokh, um Grabstätten auszuheben und zu beweisen, dass für das Massengrab nicht der sowjetische Staat verantwortlich sei. Anlass für die Expedition war ein Schreiben des amtierenden karelischen Kulturministers Sergej Solowjew, in dem es heisst, dass “Spekulationen” über Sandarmokh “nicht nur das internationale Ansehen Russlands schädigen, in der öffentlichen Meinung unbegründete Schuldgefühle vor vermeintlich unterdrückten Auslandsagenten aufkommen zu lassen und unbegründete Forderungen an unseren Staat zulassen, sondern auch zu einem konsolidierenden Faktor für die regierungsfeindlichen Kräfte in Russland werden”.[4] So wurde in einem offiziellen Schreiben das Gedenken an die Opfer mit der ausländischen Einmischungs- und Oppositionspolitik verknüpft.

Nach der Veröffentlichung des Schreibens und der folgenden Protestwelle, änderte der karelische Kulturminister Aleksei Lesonen die offizielle Position. Am 15. August erklärte er, dass die karelischen Behörden keine Zweifel daran hätten, dass Grabstätten der Opfer politischer Repressionen existiert hätten, doch hätten sie “wahrheitsgemäss nur Kenntnis von der Solovetsky-Gruppe”, aber dass solche “Gräber offensichtlich auch nach den 1930er Jahren existiert” hätten.[5]

Obwohl die karelischen Behörden für diese Umdeutung von Sandarmokh sowie der Verfolgung von Juri Dmitriev verantwortlich waren, widerspiegeln sie einen breiteren politischen Kurswechsel; nur dies vermag zu erklären, weshalb eine regionale Begebenheit beim RVIO und den staatlichen Medien Unterstützung fand. Die Bezeichnung von Memorial als “ausländischer Agent”, die Verfolgung von Dmitriev, Versuche, Zweifel betreffend Sandarmokh zu säen, sowie ähnliche Aktionen in anderen Fällen, weisen darauf hin, dass der russische Staat dabei ist, seine Position, was die Erinnerung an politische Repression betrifft, zu ändern.[6]

Politische Wettervorhersage

Schwieriger ist es vorherzusagen, wie der Staat sich entscheiden wird, die Geschichte der politischen Repressionen in seine Gedenkstättenpolitik einzubeziehen. Die Rückkehr zum Totschweigen oder zur Ablehnung von politischen Repressionen scheint unmöglich. Es scheint jedoch, als ob das gegenwärtige Regime die gegenwärtige Diskussion über dieses Erbe als Gefahr sieht. Einige Kommentator*innen befürchten, dass das Regime aufgehört hat, politische Repressionen als inakzeptabel zu betrachten (als Beispiel für politische Repressionen verweisen sie auf die Strafanzeige gegen friedliche Protestdemonstrant*innen von Juli und August 2019 in Moskau); dies sei der Grund für den Kurswechsel, von der bedingungslosen Verurteilung von Repressionen zu blosser “kontroverser” Politik. Diese Neubewertung lässt sich mit der Wendung des russischen Staates hin zur Wagenburgmentalität verknüpfen, nämlich dann, wenn der Staat jede Kritik an seiner Vergangenheit als Unterstützung für den Feind betrachtet.

Die Vergangenheit ist in Russland zu einem Argument geworden, das im politischen Kampf ins Feld geführt wird.

_____________________

Literaturhinweise

• Petrov, Nikita. “Palachi Sandarmokha (Buthers of Sandarmokh).” Novaya gazeta, August 4, 2017.
• Kurilla, Ivan. “The Implications of Russia’s Law against the “Rehabilitation of Nazism””. PONARS Eurasia Policy Memo 331, August 2014, http://www.ponarseurasia.org/memo/201408_Kurilla (letzter Zugriff 27. September 2019).

Webressourcen

• Irina Flige Interview about repression denial based on the Sandarmohk case, Meduza, 16 August 2019: https://meduza.io/my-znaem-kto-sovershil-eti-prestupleniya (letzter Zugriff 27. September 2019).
• The Life’s Work and Trial of Yury Dmitriev: https://dmitrievaffair.com/sandarmokh/ (letzter Zugriff 27. September 2019).
• Those killed at Sandormokh in 1937-8, a list of 5,127 names compiled by the historian Yury A. Dmitriev: https://sand.mapofmemory.org/filter/?q=&type=3 (letzter Zugriff 27. September 2019).

_____________________
[1] See project web site “Last Address” https://www.poslednyadres.ru, web site “Immortal Prison Barrack” https://bessmertnybarak.ru, web site of Denis Karagodin https://karagodin.org (letzter Zugriff 27. September 2019).
[2] “Yurii Dmitriev – chelovek, obnaruzhivshii Solovetsky rasstrel s urochishche Sandarmokh” (Yuri Dmitriev – a person who found Solovky murder in Sandarmokh, Solovki entsiklopedia, http://www.solovki.ca/people_18/dmitriev.php  (letzter Zugriff 27. September 2019).
[3] Neil MacFarquhar. “Critics Scoff as Kremlin Erects Monument to the Repressed,” New York Times October 30, 2017, https://www.nytimes.com/2017/10/30/world/europe/russia-soviet-repression-monument.html  (letzter Zugriff 27. September 2019).
[4] Facebook page “Delo Dmitrieva”, https://www.facebook.com/groups/delo.dmitrieva/permalink/1214427038739808/  (letzter Zugriff 27. September 2019).
[5] “V Sandarmokhe zakhoroneny zhertvy repressii I, predpolozhitelno, rasstrelannye finnami krasnoarmeytsy – ministr kultury Karelii” (“In Sandarmokh victims of repressions were buried and, supposedly, Red Army soldiers killed by Finns, – Minister of Culture, Karelia),” Interfax 15 August 2019, http://www.interfax-russia.ru/NorthWest/news.asp?id=1056343&sec=1671  (letzter Zugriff 27. September 2019).
[6] Nikolay Epple. “Delo Sandarmokha, ili Mozhno li povernut istoriyu vspat (Sandarmokh Case, or Is it possible to reverse history),” https://www.raamoprusland.nl/pyc/1369-2019-08-14-07-43-07  (letzter Zugriff 27. September 2019).

_____________________

Abbildungsnachweis

Levashovo © 2019 Ivan Kurilla.

Übersetzung

Mark Kyburz

Empfohlene Zitierweise

Kurilla, Ivan: Wie Politikwandel Erinnerungspolitik beeinflusst. In: Public History Weekly 7 (2019) 28, DOI: dx.doi.org/10.1515/phw-2019-14240.